А люди проходят мимо, спеша обойти стороной эту боль, впитавшуюся в асфальт. Стайка оборванных подростков с заостренными бледными личиками заняла темный угол подземного перехода. Дребезжит расстроенная гитара. Подхожу к ним, кладу свежий хлеб на расстеленный для посильной помощи прохожих рваный кулек. Сердобольность прохожих впечатляет – за час игры в переходе подростки собирают не больше гривны.

-         У вас не будет двадцати копеек? – Обращается ко мне худенький подросток.

-         Ну не наглость ли? – Возмущаюсь я. – Я им хлеб, а они еще что-то вымогают.

-         Он не ел два дня, - поспешила заступиться за мальчика его подружка.

Протягиваю «пятерку».

         -    Я тоже не ела. Придумаем вместе, чем перекусить.

Удивление  на  лицах. Изучающие  взгляды. Я понимаю:  малейшая  фальшь  с  моей стороны, и их души спрячутся за масками. Они же видят все, видят с первого взгляда, видят насквозь. Они знают, в ответ на какую сказку раскроется кошелек очередного благодетеля. Но я не благодетель. И не собиратель народного фольклора.

-         Чем ты занимаешься? - Спрашивают меня.

-         Ищу работу. Недавно приехала в Киев.

Уважение. Сочувствие. Теперь я для них – «своя». И все-таки, старший в компании с недоверием косится на фирменную нашивку моих джинсов.

-         Ничего, ребята, - продолжаю, - я умею выкручиваться. Вот видите мои джинсы? Я их в сэконд-хэнде из кучи рванья вытащила и в божеский вид привела.

-         Правильно, - кивает старший, - чем лучше выглядишь, тем меньше менты пристают.

Я сажусь на ступеньки и слушаю гитарный перебор. Две девушки забрали выпрошенные деньги и отправились в магазин. Вернулись с майонезом и сосисками. В мыслях я уже приготовилась отказаться от угощения, но потом поняла, что еду здесь не предлагают – за нее чуть не дерутся.

-         Эй, что ты там жуешь? – Окликнул не евшего два дня подростка парень лет пятнадцати, подошедший к компании.

Затравленный взгляд. Напряженное выражение лица. Недолгая внутренняя борьба, и мальчик протягивает бутерброд другу. Именно другу, так как никто другой не смог бы вырвать кусок из рук голодного ребенка.

-         Нет, спасибо, - улыбается парень, - я «винта» вмазал, еще долго не до еды будет.

Они не смогли спокойно поесть. Как только на углу перехода появились два милиционера, ребята кинулись врассыпную, и я даже не успела спросить о том, как им удается выживать на улице. Пристаю к стражам порядка – почто детей гоняете? Узнав, что я журналист, стражи ретируются, ничего внятного не ответив.

Рассказал мне о жизни «на дне» семнадцатилетний Саша. На улице он уже три года. В четырнадцать лет покинул бабушку-алкоголичку и родное белорусское село. В Киеве научился жить «на дне». С компаниями таких же, как он «отбросов общества» не связывается. Стаей, конечно, выживать легче и безопаснее, но подчиняться законам и требованиям «вожака» не хочет. Зимой прибивается к обществу взрослых «бомжей», устроивших ночлежку в недостроенном корпусе больницы Павлова. «Взросляки» не обижают, да и тепло в постройке – бездомные ежедневно назначают ответственного за костер, и он сутки следит за тем, чтобы были дрова и горел огонь для всех обитателей корпуса. Летом Саша находит ночлег сам и не посвящает общественность в детали: «Узнает кто - придут менты и выгонят».

Иногда его нанимают различные мелкие фирмы – срывать с рекламных стендов и фонарных столбов объявления конкурентов. Временами удается что-то украсть в магазине или на рынке, но такая возможность случается не часто: «Народ пошел нищий и осторожный». Можно попрошайничать возле церквей, иногда в храме могут накормить или подарить поношенную одежду. Саша мечтал бы стать пациентом психиатрической больницы – никто не трогает, всегда есть еда и теплая чистая постель. Но по трезвости рассуждений мальчика я опасаюсь, что его мечта сбудется не скоро.

Вернуться домой Саша уже не может – улица сделала его другим, но всем беглецам искренне советует все-таки вернуться. О будущем думать не хочет – оно безрадостно. За жизнь держится из запредельного упрямства. Утверждает, что рассказывать про себя он не любит, и перед каждым настырным собеседником лицедействует.

-         Ты не хочешь есть со мной потому, что я бомж? Так я моюсь. И одежду стираю. Регулярно. – С истинно подростковой безапелляционностью Саша нападает на меня за то, что я отказалась разделить с ним «трапезу» - пару купленных в киоске пирожков.

Нужно быть большим фантазером для того, чтобы повседневная действительность стала переносимой. А тем временем день угасает. Киев зажигает огни. Мелькает приветливый огонек и в окне недостроенного корпуса павловской больницы. Приглашает на ночлег.