Новый год здесь – не праздник

– Почему елка наряжается только сейчас? Ведь Новый год уже дай Боже...
– Мы не празднуем Новый год, – объясняет мне инокиня Доминика, – этот светский праздник приходится на строгий пост, потому мы, скромно поужинав, просто ложимся спать, а наутро вешаем на стену новый календарь. Зато «Старый Новый год», день святого Василия, мы отметим как полагается – щедривками и праздничной трапезой.
Сестры, несущие послушание на кухне (самая тяжелая работа для городского монастыря), начинают готовить рождественские блюда. Праздники для них – хлопотное время. Нужно накормить 300 с лишним насельниц Покровского, и еще около сотни бездомных и малоимущих, ожидающих у стен монастыря помощи и подаяния. К счастью для монахинь, игуменья разрешила привлекать к кухонной работе в «Странной» (от слова «странник» – так в Покровском называется благотворительная столовая) аккуратных и порядочных мирянок. Можно начистить ведро картошки и получить свой законный обед – постный, но для бедных людей очень актуальный.
В женских монастырях служат только женатые священники – во избежание неприятных ситуаций. Отдельно готовится еда для них – в отличие от монахинь, им можно есть мясо, потому приставленная ухаживать за «батюшками» сестра фантазирует над голубцами и котлетами. Трапеза священнику должна понравиться, тот, кто угодил служителю, угодил Богу. У игуменьи тоже свой стол – инокини хотят порадовать любимую «матушку» и стараются вовсю.
– Все равно она почти ничего не съест, – жалуется на настоятельницу мать Мария, – так постится, что уже одни мощи остались.
Мать Маргарита действительно ест мало – в основном, приходит на трапезу «за компанию» с сестрами, чтобы не обидеть своим отсутствием, посидит немного за игуменским столиком, съест кусочек хлеба с чаем и уйдет, позвонив в колокольчик – дескать, можете уносить приборы. Возможно, действительно постится, а, может, плохо себя чувствует. Мне неудобно было спрашивать. Через несколько месяцев после Рождества игуменьей стала мать Калисфения, и аскетические подвиги прежней настоятельницы так и остаются тайной – мать Маргарита уединилась в своей келье и почти ни с кем не общается.

Генеральная «чистка»

Церковный хор, или «клирос», разучивает песнопения праздничного богослужения. Стараются к празднику подготовить что-то новое, приятно удивить прихожан. И ежегодные подарки для сестер припасают – украинские колядки, которые будут петь в каждой келье Покровского.
Выносятся из кладовой и устанавливаются в келейных корпусах и Никольском соборе «вертепы» – игрушечные пещерки, ставшие первым земным жилищем Христа. Обитательницы монастыря наводят чистоту в комнатах, заливают в лампадки у икон свежее масло. Вечером лампадки зажгутся и в монашеские жилища придет праздник.
Вот и вечерняя служба. В церкви запах ладана соперничает с запахом хвои. Прихожане, как дети, заходят в собор в предвкушении рождественской сказки, улыбаются горящим свечам в сверкающих позолотой подсвечниках. Они не знают, какого труда стоило привести позеленевшую от времени латунную утварь в радующий глаз вид. Монахини за неделю начали начищать подсвечники, кадила и лампады специальной ювелирной смесью, возвращающей металлу блеск. Еще в полдень в храме кипела работа – драились дощатые крашеные полы, отскребались от налипшего воска коврики.
В Покровском не принято проводить Рождественскую службу всю ночь – это утомительно. Монахини хоть и считают себя «воинами Христа», но остаются женщинами. К счастью, игуменья не забывает этого и не принуждает сестер к сверхусилиям. Отстояв вечернюю службу, ужинаем кутьей и узваром. Разойтись «по койкам» не удается. Сестры-кухонницы объявляют, что им нужна наша помощь, и «матушка уже благословила». Благословение игуменьи – как приказ в армии. Остаемся в трапезной, вооружаемся ножами и досками, нарезаем салатики, крутим налистники с творогом, лепим котлеты из фарша толстолобика.

Изнурительная кулинария

Сначала надеюсь, что это ненадолго, потом сидящая рядом послушница Вика развеивает мои иллюзии: «Как-то в Сочельник мы в пять утра разошлись. Если постараемся, сегодня ляжем в три». Меня жалеют и предлагают идти спать. Я решаю стойко продержаться до конца – мне интересно, когда закончится эта «эксплуатация». Сидеть, сгорбившись, орудуя в основном правой рукой, очень тяжело. Это не в клубе всю ночь отплясывать. Встаю пройтись, размяться. Получаю ворчливый нагоняй от пожилой монахини «за нескромное поведение». Узнаю, как на самом деле нужно вести себя православной христианке.
В полночь начинаю нервничать и раздражаться. Не могу понять – зачем сестрам так издеваться над собой, перед праздником нужно отдыхать и иметь хорошее настроение, а не готовить кучу разносолов полночи, чтобы потом полдня зевать. Делюсь своими соображениями с Викой. Ей тоже не нравится такой порядок, но она хорошо помнит поговорку о монастырском уставе.
– Ты раздражаешься, потому что смирения нет, – утешает меня Вика, – успокойся, если мы работаем ночью, значит такова Божья воля, значит, мы от этого получим душевную пользу. А если злиться, душа получает только вред. Иди спать, если тебе в тягость послушание.
Беру себя в руки – сама же решила «отстоять вахту». В два часа нас отпускают, поблагодарив. Добираюсь до монастырской «гостиницы» – большого зала в мезонине одного из корпусов, уставленного ровными рядами кроватей. Почти все кровати заняты, на них спят кандидатки в послушницы или монашествующие гостьи из других обителей. Несколько человек пришли одновременно со мной. Я падаю на свободную постель и засыпаю под монотонное бормотание молитв, канонов и акафистов – у некоторых остались силы «подвизаться».

Лучшая зарядка – поклоны

Просыпаюсь от звона колокольчика. Темно и холодно. Пять утра. Все идут на «полунощницу» – особые монашеские молитвы, плавно переходящие в обычные утренние. Молятся в маленькой церквушке игуменского корпуса. Потом переходим в Никольский собор. Ранняя литургия, поздняя литургия. Время проходит как, в компьютерной игре с хорошей 3D-графикой. Периодически в реальность врываются сновиденческие образы и голоса. Еще бы – я спала всего три часа, с утра не выпила привычной убойной дозы кофе, не сделала зарядку (потому что «нескромно» – наверное, из всех способов поддержания тела в форме монахам остаются только земные поклоны), и однообразие молитв как-то не бодрит. Не могу понять, почему люди вокруг радуются. Мне хочется только одного – выспаться. Не знаю, как держатся сестры-кухонницы – они еще работали, когда мы разошлись.
Выстояв литургию, иду на трапезу. Колокольный звон помогает окончательно проснуться. Сестры молятся перед едой, садятся за стол. Монахини из хора становятся в уголочке и поют рождественские песнопения и колядки, пока другие едят. Если они не успели быстро перекусить до общей трапезы, то поют голодными, и становится неудобно налегать на угощение у них на глазах. Угощение роскошью не поражает – заливная рыба (толстолобик), рыбные котлеты (опять толстолобик), борщ со сметаной, лапша с творогом, винегрет, квашенная капуста, соленые огурцы и помидоры. На сладкое – налистники с творогом и вареньем, печенье, пирожки, конфеты. Из напитков – компот и немного кагора. За трапезой мне не дает покоя воспоминание о том, как все это готовилось у меня на глазах. И спать хочется.
Игуменья сделала сестрам подарки – мыло, теплые носки и по сто гривен на карманные расходы. Послушница Вика поделилась со мной, что на подаренные деньги купит шампунь, книжку Иоанна Златоуста и еще какую-нибудь мелочь. Деньги в монастыре дают не часто, но на личные нужды хватает – не приходится просить у родственников.
После трапезы возвращаюсь в гостиницу и сплю до вечерней службы. Вечернюю службу провожу уже бодренько. А после молитв клирос собирается колядовать, и я напрашиваюсь к ним в компанию. Колядуем часа два, постепенно хрипнем. Нам дарят какие-то леденцы и пирожки с утренней трапезы. Настроение начинает повышаться, становится праздничным. «Нова радість стала...» – пою вместе с монахинями и действительно радуюсь этому Рождеству, давшемуся с таким трудом.  

Дария Дубницкая, "Газета по-киевски"